По этой впадине мы ехали до заката солнца. Богдо-ула все время видна была слева, и ее снеговые вершины манили к себе путников, томимых жаром. Вне зарослей дно впадины представляло пустыню, усыпанную щебнем и галькой.
Ночевали на станции Ту-дун, где воду дают хорошие ключи. Но комната была грязная и темная, так что профессор предпочел спать в своей телеге. Его сну очень мешали комары, пробиравшиеся через щели, тогда как секретарь в фанзе выспался хорошо.
На второй день дорога шла вблизи озера Айдын-куль по солончакам и зарослям, приближаясь к хребту Джергес, который круто обрывается к впадине озер, окаймляя ее с юга. Вскоре показалась зелень обширного оазиса Даванчин у подножия хребта, и я думал, что его орошают речки, стекающие с гор. Но оказалось, что вода выходит обильными ключами из дна впадины, образуя несколько речек, которые к подножию хребта Джергес сливаются в целый поток, прорывающийся через этот хребет по дикому непроходимому ущелью.
От станции Даванчин дорога поднялась на перевал через хребет, а затем долго шла по живописным ущельям его южного склона до станции Хукулу. От последней мы ехали то между разноцветными желтыми и красными голыми холмами, то по участкам черной щебневой пустыни и поздно вечером добрались до станции Куурга.
Последний день был удручающий. Долго ехали по голой пустыне без всякой растительности, спускаясь все ниже и приближаясь к обширной впадине южного подножия Тянь-шаня, расположенной ниже уровня океана. Солнце пекло невыносимо. Только после полудня начались цветные холмы, овраги и, наконец, цепь невысоких гор Ямшин-таг, через которую мы ехали по долине с садами и огородами таранчей. Появились деревья, которые были незнакомы нам — тутовые, ореховые, пирамидальные тополя, туйя и виноградники; все доказывало очень теплый климат. Остановились на постоялом дворе в предместье китайского Турфана.
Нужно сказать, что Турфан состоит из двух городов: китайского, в котором живут амбань, маньчжурские солдаты и китайские торговцы и ремесленники, и мусульманского, в котором живут таранчи, т. е. тюрки, составляющие коренное население Восточного Туркестана, и их князь. Оба города отдалены друг от друга на 2-3 версты и окружены садами, виноградниками, огородами и полями, которые орошаются арыками из речек, образующихся из обильных ключей в долинах, прорывающих Ямшин-таг.
По поручению профессора я расспрашивал хозяина постоялого двора и других китайцев относительно развалин древних городов. Мы узнали, что к западу от мусульманского Турфана находятся верстах в 15 развалины большого, города Яр-хото, что к югу от китайского Турфана в 5 верстах — старый Турфан, также в развалинах, а на востоке у подножия той же цепи гор Ямшин-таг в нескольких местах развалины Кара-ходжа, Идыгож-шари, Астана, Муртук и др. Мы узнали также, что эти развалины сильно пострадали во время последнего мусульманского восстания, так как таранчи уничтожали изображения буддийских божеств — статуи и фрески, а штукатурку храмов они издавна употребляют для удобрения своих полей, в почве которых мало извести.
Эти сведения очень огорчили профессора, который из старых книг знал об обилии древних городов в этой местности, еще никем не изученных, и надеялся поэтому на богатую добычу древностей. Но осмотреть развалины все-таки было необходимо, а раскопки могли обнаружить многое, уцелевшее от расхищения. Поэтому нужно было получить разрешение местного китайского амбаня, которого нельзя было обойти, хотя разрешение генерал-губернатора уже имелось.
Визит состоялся в том же порядке, как и в Урумчи, но обстановка была проще. Амбань был старый маньчжур и нанкинским наречием не владел. Поэтому роль переводчика пришлось выполнять мне. Амбань заявил, что ближайшие к городу развалины в старом Турфане и Яр-хото совершенно уничтожены мусульманами, и советовал осмотреть развалины Кара-ходжа и соседние, которые лучше сохранились.
Впрочем позже мы узнали, что все развалины были примерно в одном и том же состоянии и что амбань просто хотел сплавить нашу экспедицию подальше от себя. Он боялся, что иностранцы и их работы привлекут к себе внимание китайцев Турфана, которые будут собираться толпами и возле жилья янгуй-цзе, и на месте раскопок; придется посылать солдат для охрану от слишком любопытных зрителей, могут возникнуть конфликты и т. п. А в Кара-ходже, куда он сплавлял нас, население исключительно таранчи, которые буддийскими древностями не интересуются и тревожить иностранцев не будут.
Амбань очень настаивал на нашем переезде в Кара-ходжа и дал разрешение на раскопки только в этой местности. Профессору пришлось уступить, и мы на следующий день отправились в Кара-ходжа.
Дорога шла сначала по Турфанскому оазису, а затем по каменистой равнине с очень скудной и мелкой растительностью вдоль подножия гряды Булуек-таг, которая тянулась сплошной стеной, круто оборванной на юг и словно гофрированной мелкими рытвинами. У южного подножия Булуек-тага начиналась голая пустыня, и только там, где эта гряда была разорвана поперечными ущельями, из последних вытекали ручьи, вдоль которых тянулись дома и сады небольших поселков.
Из одного из ущелий этой гряды вытекала речка Кара-ходжа, которую мы искали.
В селе Кара-ходжа мы остановились у мусульманина на постоялом дворе, который отличался от обычного китайского типа рядом тополей, затенявших фанзы и навесы от жгучих лучей солнца. Так как экспедиция собиралась прожить здесь месяц или два, нужно было найти для нее квартиру более спокойную, чем постоялый двор. Мы с Лобсыном отправились на поиски, но в целом селе не нашли ничего подходящего. Ни один из поселян не имел двух приличных комнат, которые мог бы освободить для приезжих. Нам пришлось пойти в соседнее село Астана на другом берегу реки Кара-ходжа. Там местный старшина, имевший большую усадьбу, согласился отвести отдельную фанзу с двумя комнатами для экспедиции.